Героям, спасавшим мир, посвящается

Снова снилась мать. Её шершавая, натруженная ладонь гладила Митькину ершистую голову. Она ласково смотрела на него и улыбалась своими добрыми голубыми глазами. Митяй, как его называл сначала отец, а потом мальчишки, слышал материнский голос, доносивший знакомые с детства слова: «Забудь бояться, сынок!». Митька вспомнил: это же отец всегда так говорил, когда хотел подбодрить сына в непростую минуту.

РомАнок - так ласково и с любовью, делая ударение на букву «а», звала его мать, Василиса Игнатьевна. Муж её называл Васёной, а порой просто Премудрой, намекая на ту, из сказки. Жили дружно, работали много. На селе по-другому не бывает. Отец был хорошим плотником. Топором владел виртуозно. Ремесло на селе нужное. Рано начал и сына приучать к своему делу. Митька, сызмальства подражая отцу, весело рубил ветки, когда ездили по дрова. Став постарше, играючи колол дрова, стараясь одним взмахом разбить чурку. Позже отец брал его избы ставить.

Сон уходил, вернуть родное лицо так не получилось. Заныла рана. Рассветало. Где-то громыхнуло. Нужно было вставать. Голубой взгляд матери не хотелось отпускать. О чём-то говорили её глаза, о чём-то предупреждали. О чём? Какой же сегодня день? Что-то прикинув, вспомнил: 13 июля. Число какое-то чёртово, суеверно подумал парень. Но долго об этом думать было некогда. Нужно запрячь Гнедка. После госпиталя его определили в повозочные. Возил он теперь бойцам на передовую боеприпасы да продовольствие со склада. Обидно, он, красноармеец Овчаренко Дмитрий Романович, теперь ездовой пулемётной роты 389-го стрелкового полка 176-й стрелковой дивизии 9-й армии Южного фронта, воюет повозочным, с тоской подумал в очередной раз парень. Надо ехать, ребята на передовой ждут.

Он проверил, всё ли уложил на телегу: боеприпасы в ящиках на месте, продовольствие тоже. Но не отпускало ощущение, будто чего-то не хватает. Оглядев место ночлега, Митяй увидел топорик, стоявший у входа. Теперь порядок. Без привычного инструмента он обойтись не мог. Топор сунул под охапку сена на телегу, рядом три гранаты, вздёрнул на плечо свою трехлинейку «мосинку», которую звал просто Мося, и направился к повозке.

- Ты кто? - спросил он сам себя. И сам себе же ответил:

- Повозочный. Вот и вези. Там ребята на передовой погибают, а я… на телеге езжу. Хотя кто-то же должен и это делать.

Запряженный Гнедок терпеливо перетаптывался в ожидании хозяина, оставляя в пыли следы. «Ну да ладно, - продолжил думку Митяй, - вот рана подживёт, я снова к пулемёту и гадов буду рядами класть». И не догадывался парень, что мысль о гадах, которых он будет класть рядами, окажется пророческой.

Под звук копыт вспомнилось последнее материнское письмо. Не знал, что она передала его с солдатской почтой отступавших советских частей Красной армии. «Эх, маманя, - вздохнул Митяй, - домой бы». Дома он не был с 1939 года, когда призвали на службу.

А как славно жилось в его селе Овчарово на Луганщине, всё было близким, а главное, мирным. И фамилия его Овчаренко от названия села произошла. Снова вспомнился голубой материнский взгляд и её слова из последнего письма: «Ты, сынок, в войну родился, на войне и пригодился». Митяй хорошо знал от неё историю своего появления на свет.

Шёл 1919 год. Украина под оккупацией кайзеровских солдат. Первый крик только что родившегося сына Василиса встретила и радостно, и тревожно. Сухими губами она нежно накрыла орущий ротик младенца. Немцы шума не любили, наказывали за нарушение тишины. Кто их знает? Вдруг, на крик младенца тоже обозлятся. Её страх прервал чей-то энергичный стук в окошко. В открытые створки влетели радостные крики идущих мимо людей. Сосед, стучавший в окно, весело возвестил:

- Радуйся, хлопчик! Ты родился свободным!

А что, подумал Митяй, родился я в первый день свободы от немцев, даст Бог, и нынче им башку снесём.

Вспомнился отец с его рассказами о том, как во время оккупации в Первую мировую всё село взялось за топоры, когда кайзеровская солдатня стала совсем утеснять людей. Помнил Митяй отцовскую фразу:

- Такая была рубка, что только держись!

Теперь тоже где-то воюет. Мать нынче совсем одна. А так мечталось, что вот ещё чуток, и служба закончится, вернётся в своё село Овчарово отслуживший красноармеец, женится, и начнётся счастливая жизнь. Соседская девчонка Марийка, небось, совсем невестой стала. Он в памяти держал образ той пятнадцатилетней девочки с русой косой. Она тогда уже обещала быть красавицей. Мать в письмах, словно бы невзначай, упоминала о соседях и об их дочке. Митяй понимал, что мать тоже приглядела Марийку ему в невесты. Парень улыбнулся, забыв обо всём. Ишь, размечтался, одёрнул он себя.

Впереди за кромкой леса, на передовой, сильно грохнуло. Шёл двадцать второй день войны.

- Н-но, - подторопил Гнедка ездовой Овчаренко, подъезжая к окраине местечка со странным названием Песец. Митька усмехнулся: ну и название, лучше ничего не придумали. Недалеко уже была крайняя изба. Из-за поворота клубилась пыль. Посторониться надо бы, знать начальство спешит шибко, подумал повозочный и сдал немного на обочину. Пыльные клубы и шум моторов приближались.

Он слишком поздно понял: это немцы. Две машины с солдатами. Человек пятьдесят наберётся. Остановились, преградив повозке путь. Из кабины вышел офицер, что-то каркнул на своём языке, и солдаты из одной машины горохом посыпались на дорогу. Вторая осталась стоять набитой солдатнёй. Спрыгнувшие фашисты вели себя по-хозяйски, разминаясь, подошли к Митяю, окружили его. Знаками заставили слезть с повозки. Подошёл один из трёх офицеров. Видимо, самый старший. С минуту офицер разглядывал здорового белобрысого русского увальня, который казался растерянным и испуганным. Для немцев такая картина начинала становиться привычной. Сколько их они уже взяли в плен. Немец высокомерно и гортанно скомандовал:

- Рус зольдатен, давайс!

Митяй молча стоял окружённый хохочущими немцами, направлявшими на него автоматы. Так близко он их ещё не видел. «Так вот они какие!» - мелькнула мысль.

- Руки ферх! - продолжил раздавать команды фашист. Митяй исполнил приказ, незаметно оценивая обстановку. Один из окружавших его немцев вышиб винтовку. Она упала под ноги, немец её пнул от себя, и Мося наполовину исчезла в дорожной пыли.

Фашисты выглядели расслабленно, не видя для себя никакой угрозы. Кто-то приложился к фляге, кто-то, сняв каску, проветривал взмокшие волосы, кто-то переговаривался и, показывая на русского, по-жеребячьи ржал. Среди них выделялся огромного роста молодой рыжий немец. Осклабившись, он подошел к Митяю со спины. Минуту спустя тугая струя ударила в голенище Митькиного сапога. Потянуло едким запахом мочи. Солдатня заржала громче, когда горячая струя, исторгнутая телом рыжего, обожгла его ногу, и в сапоге противно захлюпало. У Митяя свело скулы и запрыгало внутри. Вой, хохот и улюлюканье фашистов били по ушам. Вот и этот ещё один «недочеловек», «русиш швайн» стоит перед ними с поднятыми вверх руками.

Офицер снова отрывисто каркнул, и солдат из окружения ткнул автоматом пленному в пряжку армейского ремня. Митяй понял: ремень требуют снять. Он не торопился это выполнять, прикидываясь не понимающим. А сам, между тем, взглядом не отпускал офицера, проводившего допрос. Вот немец неторопливо подошел к повозке, чуть наклонив над ней голову, приподнял брезент, презрительно усмехнулся, увидев ящики с боеприпасами.

Митяя накрыло какое-то странное состояние, которого он никогда ещё не испытывал. Время потекло медленно и тягуче. Вспомнились отцовские слова: «Забудь бояться, сынок!» Внимательный взгляд от повозки красноармеец не отрывал. Рука, потянувшаяся было к ремню, вдруг молниеносным движением выхватила спрятанный под сеном топор и, не останавливаясь, взмахнула в сторону склонившегося над телегой немецкого офицера. Голова, минуту назад раздававшая команды, презрительно ухмылявшаяся, высокомерно озиравшая «недочеловека», глухо стукнулась о ящики боеприпасов. Обезглавленное тело толчками выталкивало кровь, медленно оседая у колеса повозки. Ошарашенные, вооруженные до зубов немцы стояли в полном оцепенении.

Марина КРИВОНОСОВА

Продолжение следует