Детство отняла война... Печать
13.12.2017 08:25

(Воспоминания дубненских ветеранов)

Куликов Анатолий Васильевич (1928 г.р.)

Я родился в 1928 году в деревне Дядьково Дмитровского района Московской области. Деревня находится в 12 километрах от Дмитрова и в 1,5 километрах от канала им. Москвы.  В начальную школу ходил за 1,5 километра в деревню Надеждино, а в семилетку ­ в село Орудьево.  В пятый, шестой, седьмой  классы с нашей округи пошло более пятидесяти человек, а окончили семь классов всего несколько человек. До Орудьевской школы было пять километров ­ половина пути по болоту, а другая ­ по лесу и зимой, и летом, и в снег, и в мороз, и в дождь. Большинство подростков не выдерживали такие испытания

С первых месяцев войны у нас за домами срочно стали строить аэродром. Приехали много людей, пригнали технику для его строительства. К осени 1941 года к нам стал приближаться фронт. Каждый вечер с ноября от парома канала стреляла дальнобойная пушка. Выстрелит ­ и всю деревню освещает зарево, а мы смотрели, как через несколько минут на горизонте в направлении Клина вспыхивает небо. К концу ноября фронт подходил все ближе. Строители уехали, аэродром опустел. Столовая, что была в деревне для начальственного состава, тоже закрылась. Деревня опустела, и вечерами уже не стреляла пушка.

В первых числах декабря мы, пацаны, на лыжах поехали на канал покататься на дюкере. Кругом было пусто, на шоссе ни одной машины. Поняв, что это означает,  мы поспешили домой. На другой день в деревню пришли отступающие конармейцы. Одеты все в шинели, в буденовки, в яловых сапогах в сильный холод и на лошадях. Лошади в поле окружили стога сена и ели.  Большинство солдат были туркмены и другие азиаты. Они разбрелись по всей деревне. Я пришел домой, а у нас за столом три лейтенанта, ведь двери мы тогда не закрывали. Они попросили у меня  что­нибудь поесть. У меня ничего не было, кроме ведерного чугуна с мелкой вареной картошкой для кур, и я им сказал: «Если хотите, берите». Они  вмиг поставили чугун на стол и стали руками есть неочищенную картошку и благодарить меня.

К вечеру весь полк быстро собрался и уехал в сторону деревни Надеждино, а далее ­ в сторону Большой Волги. Деревня опустела, никто не зажигал свет, а освещали дома мы керосиновыми лампами. Стало тихо и даже страшно. Все думали, что придут немцы, т. к. наши ушли. Мы с дедом сидели у окна и смотрели на перекресток деревни: кто там появится?

На рассвете на перекрестке улиц появилась колонна людей на лыжах, они шли ровным строем, были все в белом. Вначале мы было подумали, что это немцы, но потом поняли, что они идут к каналу, а значит, это наши! Я побежал их встречать. Это была длинная колонна, в четыре ряда. Одеты все были по­новому: в шапках­ушанках, телогрейках, ватных штанах, валенках, сверху ­ в белых куртках, штанах и с автоматами ППШ. Командиры ­ в белых полушубках и тоже на лыжах. Строй шел широким шагом, разговоров не было слышно. Некоторые «четверки» несли на плечах какие­то трубы, как потом я узнал, что это были противотанковые ружья. Колонна солдат двигалась около часа, и никто из строя ничего ни у кого не спрашивал, все шли молча. Пройдя нашу деревню, колонна направилась к каналу им. Москвы.  Мы, мальчишки, гордились такой силой, и деревня снова ожила. Позже мы узнали, что проходившую военную часть доставляли  по железной дороге до церкви на горе у деревни Жуковка, так что они спешили прямо на железнодорожное полотно ­ через деревню Княжево, мимо аэродрома, через нашу деревню Дядьково на канал им. Москвы и ­ на фронт.

На другой день вечером пришел отец. Он был белобилетником, но его взяли в ополчение, дали лопату и из Дмитрова  пешком отправили на Большую Волгу. Их батальон рыл окопы и огневые точки. А когда от Дмитрова отогнали немцев, то их батальон пешком направили в Дмитров расчищать дорогу, идущую на Клин, т. к. она была забита брошенной немецкой техникой.

Отец отпросился у комбата забежать домой переодеться. Дома он искупался в русской печке ­ для этого в нее клали солому, брали воду и так, на соломе, мылись. Так мылась вся семья. Ночью отец пошел догонять батальон. Приходилось расчищать дорогу от Дмитрова в сторону Клина, скидывая автотранспорт в кюветы.

После взятия Калинина батальон переодели в шинели и перевели в воинскую часть, где большинство солдат были из Средней Азии. Винтовок не было, отцу дали ведро с патронами и сказали, что надо раздавать их солдатам на передовой. Полк остановился на опушке леса, недалеко от передовой. Туркмены разложили костер и расселись кругом. В это время, вспоминал отец, с передовой то ли случайный снаряд залетел, то ли костер разложили на закопанной мине, только произошёл сильнейший взрыв, человек шесть были убиты. От убитого бойца ему достался карабин.

Позже отец был контужен на Курской дуге, ранен на строительстве переправы через Волгу под Сталинградом, контужен в Варшаве… После госпиталя служил десантником на танках командующего Рыбалко, брал Берлин и успел поучаствовать во взятии Праги. После войны отец работал в Орудьево десятником на торфоразработках. Прожил он до 86 лет.

После войны я окончил в Москве техникум и был направлен на практику в Подольск в автоколонну, где было около 200 машин. Меня назначили механиком.  Вечером я принимал автомашины, записывал их неисправности и с семью военнопленными немцами всю ночь их ремонтировал. Военнопленные приходили без охраны, я был с ними один, да старушка на шлагбауме. Общался с остальными через одного немца, который говорил по­русски, звали его Аберман, через него я и давал задания. Однажды, когда я собирался на выходные домой, один из пленных стал меня расспрашивать, в какой деревне я живу. Я даже сразу не понял, откуда такой интерес. Оказывается, во время наступления немцев он не дошел до моего дома всего12 километров!  Со своей ремонтной летучкой он был в Дмитрове, но у моста канала им. Москвы был вынужден бросить ее и бежать, так как началось наступление наших войск.  А в плен этот немец попал уже в Крыму. Вот ведь как сложилась жизнь: он бежал, бросив технику на дмитровской дороге, а эту дорогу расчищал мой отец.